ЭКЛОГА II



Страсть в Коридоне зажег прекрасный собою Алексис. 
Был он хозяину люб — и пылал Коридон безнадежно. 
Он что ни день уходил под частые буки, в прохладу 
Их густолиственных крон, и своих неотделанных песен 
Жалобы там обращал к лесам и горам, одинокий.

"Песням моим ты не внемлешь, увы, жестокий Алексис! 
Иль не жалеешь ничуть? Доведешь ты меня до могилы! 
Даже и скот в этот час под деревьями ищет прохлады, 
Ящериц даже укрыл зеленых терновник колючий, 
И Тестиллида уже для жнецов, усталых от зноя, 
К полднику трет чабер и чеснок, душистые травы. 
Вторя мне громко, пока я слежу за тобою прилежно, 
Пеньем цикад кустарник звенит под солнцем палящим.
Иль не довольно того, что гнев я Амариллиды
Либо презренье терпел, выносил и упреки Меналка? -
Хоть черномазый он был, а ты белолицый, Алексис! 
Не доверяй чересчур, прекрасный юноша, цвету:

Мало ли белых цветов, но темных ищут фиалок. 
Ты презираешь меня; откуда я, кто — и не спросишь, 
Сколько скота у меня, молока белоснежного сколько. 
Тысячи бродят овец у меня по горам сицилийским, 
Нет в парном молоке ни в зной недостатка, ни в стужу. 
Те же я песни пою, которые, стадо сгоняя, 
Пел Амфион у Диркэ на том Аракинфе Актейском. 
Я уж не так некрасив: недавно себя я увидел 
С берега в глади морской; суди нас — так Дафнис, пожалуй, 
Не устрашил бы меня, если только не лгут отраженья. 
О, лишь бы ты захотел со мною в скудости сельской, 
В хижинах низеньких жить, стрелять на охоте оленей 
Или же коз погонять хворостиной из мальвы зеленой. 
Вместе со мною в лесах подражал бы пением Пану. 
Первым Пан изобрел скрепленные воском тростинки, 
Пан, предводитель овец и нас, пастухов, повелитель. 
Так не жалей же о том, что натер себе губы свирелью. 
Чтобы сравняться с тобой, как только Аминт не старался! 
Есть свирель у меня из семи тростинок цикуты 
Слепленных, разной длины, — Дамет ее, умирая, 
Передал мне и сказал: вторым ей станешь владельцем. 
Так сказал мне Дамет — и Аминт завидует глупый. 
Двух еще горных козлят с трудом достал я в ущелье 
Небезопасном, их шерсть пока еще в крапинах белых. 
Вымя овцы они два раза в день осушают — тебе я 
Их берегу, хоть давно у меня Тестиллида их просит, — 
Да и получит, коль ты от нас презираешь подарки. 
Мальчик прекрасный, приди! Несут корзинами нимфы 
Ворохи лилий тебе; для тебя белоснежной наядой 
Сорваны желтый фиоль и высокие алые маки;
Соединен и нарцисс с душистым цветом аниса;
С благоуханной травой сплела она и лаванду;
Нежных фиалок цветы ноготки желтизной оживляют.
Бледных плодов для тебя нарву я с пуховым налетом, 
Также каштанов, моей излюбленных Амариллидой. 
Слив восковых прибавлю я к ним, — и сливы уважу! 
Лавр, тебя я сорву, вас, мирты, свяжу с ним теснее. 
Благоуханья свои вы все воедино сольете!.. 
Ты простоват, Коридон! К дарам равнодушен Алексис. 
Если ж дарами борьбу затевать, — Иолл не уступит 
Горе! Что я натворил? В своем я безумии Австра 
Сам напустил на цветы, кабанов в прозрачные воды... 
Что, безрассудный, бежишь? И боги в лесах обитали, 
Да и дарданец Парис. Пусть, крепости строя, Паллада 
В них и живет, — а для нас всего на свете милее 
Наши пусть будут леса. За волком гонится львица, 
Волк — за козой, а коза похотливая тянется к дроку, — 
А Коридон, о Алексис, к тебе! У всех свои страсти. 
Видишь, волы на ярмах уж обратно плуги свои тащат, 
Скоро ух солнце, клонясь, удвоит растущие тени. 
Я же горю от любви. Любовь возможно ль измерить? 
Ах, Коридон, Коридон! Каким ты безумьем охвачен! 
Недообрезал листвы я у лоз виноградных на вязе... 
Лучше б сидеть да плести что-нибудь полезное, к делу 
Гибкий камыш применив иль ивовых прутьев нарезав. 
Этот Алексис отверг — другой найдется Алексис".