ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ПОГРЕБЕНИЕ ПАТРОКЛА. ИГРЫ Так сокрушались трояне по граду. В то время ахейцы, К черным своим кораблям возвратяся, на брег Геллеспонта, Быстро рассеялись все по широкому ратному стану. Но мирмидонцам своим расходиться Пелид не позволил; Став посредине дружин их воинственных, он говорил им: “Быстрые конники, верные други мои, мирмидонцы! Мы от ярма отрешать не станем коней звуконогих; Мы на конях, в колесницах, приближимся все и оплачем Друга Патрокла: почтим подобающей мертвого честью. Но, когда мы сердца удовольствуем горестным плачем, Здесь, отрешивши коней, вечерять неразлучные будем”. Рек – и рыдание начал; и все зарыдали дружины. Трижды вкруг тела они долгогривых коней обогнали С воплем плачевным: Фетида их чувства на плач возбуждала. Вкруг орошался песок, орошались слезами доспехи Каждого воина; так был оплакиван вождь их могучий. Царь Ахиллес между ними рыдание горькое начал, Грозные руки на грудь положив бездыханного друга: “Радуйся, храбрый Патрокл! и в Аидовом радуйся доме! Все для тебя совершаю я, что совершить обрекался: Гектор сюда привлечен и повергнется псам на терзанье; Окрест костра твоего обезглавлю двенадцать славнейших Юных троянских сынов, за смерть твою отомщая! ” Рек,– и на Гектора он недостойное дело замыслил: Ниц пред Патрокла одром распростер Дарданиона в прахе. Тою порой мирмидонцы с рамен светозарные брони Сняли; от ярм отрешили гремящих копытами коней И, неисчетные, близ корабля Ахиллеса героя Сели; а он учреждал им блистательный пир похоронный. Множество сильных тельцов под ударом железа ревело, Вкруг поражаемых; множество коз и агнцев блеющих; Множество туком цветущих закланных свиней белоклыких Окрест разложено было на ярком огне обжигаться: Кровь как из чанов лилася вокруг Менетидова тела. Но царя Эакида, Пелеева быстрого сына, К сыну Атрея царю повели воеводы ахеян, С многим трудом убедив, огорченного гневом за друга. Сонму пришедшему к сени Атреева мощного сына, Царь повелел немедленно вестникам звонкоголосым Медный треножник поставить к огню, не преклонится ль к просьбе Царь Ахиллес, чтоб омыться от бранного праха и крови. Он отрекался решительно, клятвою он заклинался: “Нет, Зевесом клянусь, божеством высочайшим, сильнейшим! Нет, моей головы не коснется сосуд омовений Прежде, чем друга огню не предам, не насыплю могилы И власов не обрежу! Другая подобная горесть Сердца уже не пройдет мне, пока средь живых я скитаюсь! Но поспешим и приступим немедля к ужасному пиру. Ты, владыка мужей, повели, Агамемнон, заутра Леса к костру навозить и на береге все уготовить, Что мертвецу подобает, сходящему в мрачные сени. Пусть Менетида скорее священное пламя Гефеста Скроет от взоров моих, и воинство к делу приступит”. Так говорил,– и, внимательно слушав, ему покорились. Скоро под сенью Атридовой вечерю им предложили; Все наслаждались, довольствуя сердце обилием равным; И, когда питием и пищею глад утолили, Все разошлись успокоиться, каждый под сень уклонился. Только Пелид на брегу неумолкношумящего моря Тяжко стенящий лежал, окруженный толпой мирмидонян, Ниц на поляне, где волны лишь мутные билися в берег. Там над Пелидом сон, сердечных тревог укротитель, Сладкий разлился: герой истомил благородные члены, Гектора быстро гоня пред высокой стеной Илиона. Там Ахиллесу явилась душа несчастливца Патрокла, Призрак, величием с ним и очами прекрасными сходный; Та ж и одежда, и голос тот самый, сердцу знакомый. Стала душа над главой и такие слова говорила: “Спишь, Ахиллес! неужели меня ты забвению предал? Не был ко мне равнодушен к живому ты, к мертвому ль будешь? О! погреби ты меня, да войду я в обитель Аида! Души, тени умерших, меня от ворот его гонят И к теням приобщиться к себе за реку не пускают; Тщетно скитаюся я пред широковоротным Аидом. Дай мне, печальному, руку: вовеки уже пред живущих Я не приду из Аида, тобою огню приобщенный! Больше с тобой, как бывало, вдали от друзей мирмидонских Сидя, не будем советы советовать: рок ненавистный, Мне предназначенный с жизнью, меня поглотил невозвратно. Рок – и тебе самому, Ахиллес, бессмертным подобный, Здесь, под высокой стеною троян благородных, погибнуть! Слово еще я реку, завещанью внимай и исполни. Кости мои, Ахиллес, да не будут розно с твоими; Вместе пусть лягут, как вместе от юности мы возрастали В ваших чертогах. Младого меня из Опунта Менетий В дом ваш привел, по причине печального смертоубийства, В день злополучный, когда, маломысленный, я ненарочно Амфидамасова сына убил, за лодыги поссорясь. В дом свой приняв благосклонно меня, твой отец благородный Нежно с тобой воспитал и твоим товарищем назвал. Пусть же и кости наши гробница одна сокрывает, Урна златая, Фетиды матери дар драгоценный! ” Быстро к нему простираясь, воскликнул Пелид благородный: “Ты ли, друг мот любезнейший, мертвый меня посещаешь? Ты ль полагаешь заветы мне крепкие? Я совершу их, Радостно все совершу и исполню, как ты завещаешь. Но приближься ко мне, хоть на миг обоймемся с любовью И взаимно с тобой насладимся рыданием горьким! ” Рек,– и жадные руки любимца обнять распростер он; Тщетно: душа Менетида, как облако дыма, сквозь землю С воем ушла. И вскочил Ахиллес, пораженный виденьем, И руками всплеснул, и печальный так говорил он: “Боги! так подлинно есть и в Аидовом доме подземном Дух человека и образ, но он совершенно бесплотный! Целую ночь, я видел, душа несчастливца Патрокла Все надо мною стояла, стенающий, плачущий призрак; Все мне заветы твердила, ему совершенно подобясь! ” Так говорил – и во всех возбудил он желание плакать. В плаче нашла их Заря, розоперстая вестница утра, Около тела печального. Царь Агамемнон с зарею Месков яремных и ратников многих к свезению леса Выслал из стана ахейского; с ними пошел и почтенный Муж Мерион, Девкалида героя служитель разумный. Взяв топоры древорубные в руки и верви крутые, Воины к рощам пускаются; мулы идут перед ними, Часто с крутизн на крутизны, то вкось их, то вдоль переходят. Е холмам пришедши лесистым обильной потоками Иды, Все изощренною медью высоковершинные дубы Дружно рубить начинают; кругом они с треском ужасным Падают; быстро древа, рассекая на бревна, данаи К мулам вяжут; и мулы, землю копытами роя, Рвутся на поле ровное выйти сквозь частый кустарник. Все древосеки несли совокупно тяжелые бревна: Так Мерион повелел, Девкалидов служитель разумный; Кучей сложили на берег, где Ахиллес указал им, Где и Патроклу великий курган и себе он назначил. Страшную леса громаду сложив на брегу Геллеспонта, Там аргивяне остались и сели кругом. Ахиллес же Дал повеленье своим мирмидонянам бранолюбивым Медью скорей препоясаться всем и коней в колесницы Впрячь; поднялися они и оружием быстро покрылись; Все на свои колесницы взошли, и боец и возница; Начали шествие, спереди конные, пешие сзади, Тучей; друзья посредине несли Менетида Патрокла, Все посвященными мертвому тело покрыв волосами. Голову сзади поддерживал сам Ахиллес благородный, Горестный: друга он верного в дом провожал Аидеса. К месту пришедши, которое сам Ахиллес им назначил, Одр опустили и быстро костер наметали из леса. Думу иную тогда Пелейон быстроногий замыслил: Став при костре, у себя он обрезал русые кудри,– Волосы, кои Сперхию с младости нежной растил он; Очи на темное море возвел и, вздохнувши, воскликнул: “Сперхий! напрасно отец мой, моляся тебе, обрекался, Там, когда я возвращуся в любезную землю родную, Кудри обрезать мои и тебе принести с гекатомбой И тебе ж посвятить пятьдесят овнов плодородных, Возле истоков, где роща твоя и алтарь благовонный. Так обрекался Пелей, но его ты мольбы не исполнил. Я никогда не увижу драгого отечества! Пусть же Храбрый Патрокл унесет Ахиллесовы кудри в могилу!” Рек – и, обрезавши волосы, в руки любезному другу Сам положил, и у всех он исторгнул обильные слезы. Плачущих их над Патроклом оставило б, верно, и солнце, Если бы скоро Пелид не простер к Агамемнону слова: “Царь Агамемнон, твоим повеленьям скорей покорятся Мужи ахейские: плачем и после насытиться можно. Всех отошли от костра и вели, да по стану готовят Вечерю; мы ж озаботимся делом, которого больше Требует мертвый. Ахеян вожди да останутся с нами”. Выслушав речи его, повелитель мужей Агамемнон Весь немедля народ отпустил к кораблям мореходным. С ними остались одни погребатели: лес наваливши, Быстро сложили костер, в ширину и длину стоступенный; Сверху костра положили мертвого, скорбные сердцем; Множество тучных овец и великих волов криворогих, Подле костра заколов, обрядили; и туком, от всех их Собранным, тело Патрокла покрыл Ахиллес благодушный С ног до главы; а кругом разбросал обнаженные туши; Там же расставил он с медом и с светлым елеем кувшины, Все их к одру прислонив; четырех он коней гордовыйных С страшною силой поверг на костер, глубоко стеная. Девять псов у царя, при столе его вскормленных, было; Двух и из них заколол и на сруб обезглавенных бросил; Бросил туда ж и двенадцать троянских юношей славных, Медью убив их: жестокие в сердце дела замышлял он. После, костер предоставивши огненной силе железной, Громко Пелид возопил, именуя любезного друга: “Радуйся, храбрый Патрокл, и в Аидовом радуйся доме! Все для тебя совершаю я, что совершить обрекался: Пленных двенадцать юношей, Трои сынов знаменитых, Всех с тобою огонь истребит; но Приамова сына, Гектора, нет! не огню на пожрание – псам я оставлю! ” Так угрожал он; но к мертвому Гектору псы не касались: Их от него удаляла и денно и нощно Киприда; Зевсова дочь умастила его амброзическим маслом Роз благовонных, да будет без язв, Ахиллесом влачимый. Облако темное бог Аполлон преклонил над героем С неба до самой земли и пространство, покрытое телом, Тению все осенил, да от силы палящего солнца Прежде на нем не иссохнут телесные жилы и члены. Но костер между тем не горел под мертвым Патроклом. Сердцем иное тогда Пелейон быстроногий замыслил: Став от костра в отдалении, начал молиться он ветрам, Ветру Борею и Зефиру, жертвы для них обещая. Часто кубком златым возливал он вино и молил их К полю скорей принестися и, пламенем сруб воспаливши, Тело скорее сожечь. Златокрылая дева Ирида, Слыша молитвы его, устремилася вестницей к ветрам, Кои в то время, собравшись у Зефира шумного в доме, Весело все пировали. Ирида, принесшися быстро, Стала на каменном праге; и ветры, увидев богиню, Все торопливо вскочили, и каждый к себе ее кликал. С ними сидеть отказалась богиня и так говорила: “Некогда, ветры; еще полечу я к волнам Океана, В край эфиопов далекий; они гекатомбы приносят Жителям неба, и я приношений участницей буду. Мощный Борей и Зефир звучащий! вас призывает Быстрый ногами Пелид, обещая прекрасные жертвы, Если возжечь поспешите костер Менетида Патрокла, Где он лежит и об нем сокрушаются все аргивяне”. Так говоря, от порога взвилася. Воздвиглися ветры, С шумом ужасным несяся и тучи клубя пред собою. К понту примчались, неистово дуя, и пенные волны Встали под звонким дыханием; Трои холмистой достигли, Все на костер налегли,– и огонь загремел, пожиратель. Ветры всю ночь волновали высоко крутящеесь пламя, Шумно дыша на костер; и всю ночь Ахиллес быстроногий, Черпая кубком двудонным вино из сосуда златого, Окрест костра возливал и лицо орошал им земное, Душу еще вызывая бедного друга Патрокла. Словно отец сокрушается, кости сжигающий сына, В гроб женихом нисходящего, к скорби родителей бедных,– Так сокрушался Пелид, сожигающий кости Патрокла, Окрест костра пресмыкаясь и сердцем глубоко стеная. В час, как утро земле возвестить Светоносец выходит, И над морем заря расстилается ризой златистой, Сруб под Патроклом истлел, и багряное пламя потухло. Ветры назад устремились, к вертепам своим полетели Морем Фракийским; и море шумело, высоко бушуя. Грустный Пелид наконец, от костра уклонясь недалеко, Лег изнуренный; и сладостный сон посетил Пелейона. Тою порой собиралися многие к сыну Атрея; Топот и шум приходящих нарушили сон его краткий; Сел Ахиллес, приподнявшись, и так говорил воеводам: “Царь Агамемнон, и вы, предводители воинств ахейских! Время костер угасить; вином оросите багряным Все пространство, где пламень пылал, и на пепле костерном Сына Менетия мы соберем драгоценные кости, Тщательно их отделив от других; распознать же удобно. Друг наш лежал на средине костра; но далеко другие С краю горели, набросаны кучей, и люди и кони. Кости в фиале златом, двойным покрывши их туком, В гроб положите, доколе я сам не сойду к Аидесу. Гроба над другом моим не хочу я великого видеть, Так, лишь пристойный курган; но широкий над ним и высокий Вы сотворите, ахеяне, вы, которые в Трое После меня при судах мореходных останетесь живы”. Так говорил; и они покорились герою Пелиду. Сруб угасили, багряным вином поливая пространство Все, где пламень ходил; и обрушился пепел глубокий; Слезы лиющие, друга любезного белые кости В чашу златую собрали и туком двойным обложили; Чашу под кущу внеся, пеленою тонкой покрыли; Кругом означили место могилы и, бросив основы Около сруба, поспешно насыпали рыхлую землю. Свежий насыпав курган, разошлися они. Ахиллес же Там народ удержал и, в обширном кругу посадивши, Вынес награды подвижникам: светлые блюда, треноги; Месков представил, и быстрых коней, и волов крепкочелых, И красноопоясанных жен, и седое железо. Первые быстрым возницам богатые бега награды Он предложил: в рукодельях искусная дева младая, Медный, ушатый с боков, двадцатидвухмерный треножник Первому дар; кобылица второму шестигодовая, Неукрощенная, гордая, в недрах носящая меска; Третьему мздою – не бывший в огне умывальник прекрасный, Новый еще, сребровидный, четыре вмещающий меры; Мздою четвертому золота два предложил он таланта; Пятому новый, не бывший в огне фиал двусторонный. Стал наконец Ахиллес и так говорил меж ахеян: “Царь Агамемнон и пышнопоножные мужи ахейцы! Быстрых возниц ожидают сии среди круга награды. Если бы в память другого, ахеяне, вы подвизались, Я, без сомнения, первые в подвигах взял бы награды. Знаете, сколь превосходны мои благородные кони, Дети породы бессмертной: отцу моему их, Пелею, Сам Посидон даровал; а отец мой мне подарил их. Но не вступаю я в спор, ни мои звуконогие кони. О! потеряли они знаменитого их властелина, Друга, который, бывало, сам их волнистые гривы Чистой водой омывал и умащивал светлым елеем. Ныне они по вознице тоскуют; стоят, разостлавши Гривы по праху, стоят неподвижно, унылые сердцем. К играм другие устройтеся, каждый из воев ахейских, Кто лишь на быстрых коней и свою колесницу надежен”. Так Ахиллес говорил им,– и быстрые встали возницы: Первый поднялся Эвмел, повелитель мужей знаменитый, Сын скиптроносца Адмета, искусством возничества славный. После него укротитель коней Диомед нестрашимый; Тросских коней он подвел под ярмо, у Энея которых В брани отбил; а Энея тогда Аполлон лишь избавил. Третий восстал копьеносный Атрид, Менелай светлокудрый, Зевсова отрасль; коней под ярем он подвел быстролетных: Эфу царя Агамемнона с собственным верным Подаргом, Эфу, которую в дар Эхепол Анхизид Атрейону Дал, чтоб ему не идти на войну под ветристую Трою, Но наслаждаться спокойствием дома: богатством от Зевса Был одарен он великим и жил в Сикионе обширном; Эфу сию запрягал он, дрожащую, рвущуюсь к бегу. Вслед и младой Антилох снарядил коней пышногривых, Сын знаменитый Нелида, высокого духом владыки, Нестора старца; пилосские кони его колесницу Быстрые мчали. Отец приступил и советы благие Начал советовать, опытный старец разумному сыну: “Сын Антилох! тебя от юности боги любили, Зевс и благой Посидон, и в ристательной хитрости всякой Сами наставили; много тебя наставлять мне не нужно. Мастер ты коней ворочать вкруг мет; но пилосские наши Кони в бегу тяжелы; опасаюсь, беды б не случилось. Всех соискателей кони резвее; но сами возницы Меньше искусны, чем ты, в изобретенье быстром пособий. Так не робей; приготовься, любезный: душою искусство Все обойми, да из рук не упустишь наград знаменитых. Плотник тебя превосходит искусством своим, а не силой; Кормщик таким же искусством по бурному черному понту Легкий правит корабль, игралище буйного ветра: Так и возница искусством одним побеждает возницу. Слишком иной положась на свою колесницу и коней, Гонит, безумец, сюда и туда беспрестанно виляя; Кони по поприщу носятся, он и сдержать их бессилен. Но возница разумный, коней управляя и худших, Смотрит на цель беспрестанно, вблизи лишь ворочает, знает, Как от начала ристания конскими править браздами: Держит их крепко и зорко вперед уходящего смотрит. Цель я тебе укажу; просмотреть берегися: ты видишь, Столп деревянный стоит, от земли, как сажень маховая, Сосна сухая иль дуб, под дождями не скоро гниющий; Справа и слева при цели той врыты два белые камня, В самой теснине дороги; кругом же ристалище гладко. То – иль надгробный столп давно погребенного мужа, Или подобная ж цель у старинных была человеков; Столп сей и ныне метою избрал Ахиллес быстроногий. К оной ты близко примчась, на бегу заворачивай коней; Сам же, крепко держась в колеснице красивоплетеной, Влево легко наклонись, а коня, что под правой рукою, Криком гони и бичом и бразды попусти совершенно, Левый же конь твой пускай подле самой меты обогнется Так, чтоб, казалось, поверхность ее колесо очертило Ступицей жаркою. Но берегись, не ударься о камень: Можешь коней изувечить или раздробить колесницу, В радость ристателям всем, а тебе одному в посрамленье! Будь, мой сын, рассудителен, будь осторожен, любезный! Если уже близ меты возьмешь ты перед и погонишь, Верь – ни один из возниц ни догонит тебя, ни обскачет, Даже хоть следом бы он на ужасном летел Арейоне, Бурном Адраста коне, порождении крови бессмертной, Иль на конях Лаомедона, славных Троады питомцах! ” Так произнесши, Нелид, знаменитый конник геренский, Сел на месте, важнейшее все изъяснив Антилоху. Пятый – герой Мерион снарядил коней пышногривых. Все в колесницы взошли и бросили жребии; в шлем их Принял Пелид и сотряс; и вылетел вдруг Антилоху, Нестора сыну; второй выпадает Эвмелу владыке; Третий Атрееву сыну, царю аргивян Менелаю; Выпал за ним Мериону вождю; но последнему жребий Сыну Тидееву храброму гнать колесницы достался. Стали порядком; мету им далекую на поле чистом Царь Ахиллес указал; но вперед повелел, да при оной Старец божественный Феникс, отеческий оруженосец, Сядет и бег наблюдает, и после им истину скажет. Разом возницы на коней бичи занесли для ударов; Разом браздами хлестнули и голосом крикнули грозным, Полные рвенья; и разом помчалися по полю кони Вдаль от судов с быстротою ужасною: пыль из-под стоп их Стала, взвиваясь на воздух, как туча, как сумрачный вихорь. Длинные гривы коней развеваются веяньем ветра; Их колесницы летящие то до земли прикоснутся, То высоко, отраженные, взбросятся; гордо возницы В пышных стоят колесницах; трепещет у каждого сердце, Жадное славы; каждый коней ободрительным криком Гонит; и кони летят, по ристалищу пыль подымая. Но, когда уже кони в последний конец обратились, К морю седому, тогда-то ристателя каждого доблесть Вдруг обнаружилась; конская прыть ускорилась, и быстро Легкие вымчались вдаль кобылицы Эвмела героя. Вслед кобылиц выносились вперед жеребцы Диомеда, Тросские кони, и, чуть лишь отставшие, мчалися близко, Так что, казалось, хотят на Эвмела вскочить колесницу; Жарким дыханьем широкий хребет нагревали герою И, на плечах Адметида лежа головами, летели. Он, Диомед, обскакал бы иль равною б сделал победу, Если б Тидееву сыну не Феб враждовал раздраженный; Феб из руки побеждавшего бич блистательный вышиб. Слезы из глаз Диомедовых брызнули, слезы от гнева: Видел он – боле еще уходили вперед кобылицы; Кони ж его отставали, ударов бича не бояся. Но от Афины очей Аполлон не укрылся, вредящий Сыну Тидея: настигла богиня царя Диомеда, Бич подала и новую рьяность коням вдохнула; К сыну ж Адмета она устремившися, полная гнева, Конский разбила ярем, и его кобылицы лихие Бросились дико с дороги, и выпало дышло на землю; Сам, с колесницы сорвавшись, чрез обод он грянулся оземь, До крови локти осаднил, изранил и губы и ноздри, Сильно разбил над бровями чело; у него от удара Брызнули слезы из глаз и поднявшийся голос прервался. Мимо его Диомед проскакал на конях звуконогих И далеко впереди заблистал перед всеми: Афина Крепость вдохнула коням и ему торжество даровала. После Тидида скакал Атрейон, Менелай светлокудрый. Но Антилох настигал и кричал на отеческих коней: “О, выноситесь вперед, расстилайтеся, кони, быстрее! Я не насилую вас быстротой состязаться с конями Сына Тидеева храброго, коим Паллада богиня Легкость сама даровала и славой возницу покрыла. Нет, лишь коней Менелая догоним, друзья, не отстанем! Быстро вперед! чтобы вас всенародно стыдом не покрыла Эфа: она кобылица, а вы, дорогие, отстали! Вам говорю я, и слово мое совершится сегодня: Более неги себе от владыки народов Нелида Дома не ждите: убьет вас сегодня же острою медью, Если по лености вашей награду последнюю снищем. О, настигайте скорее, как можно скорее скачите! Я ж постараюся сам и искусно выгадывать буду, Как обскакать нам на узкой дороге; в обман я не вдамся”. Так говорил Антилох,– и, страшася угроз властелина, Кони резвее скакали, но время не долгое: скоро Тесной дороги ухаб Антилох, бранолюбец, приметил: Рытвина там пролегала; вода, накопляясь зимою, Там чрез дорогу прорвалась и место кругом углубила. Правил туда Менелай, колесниц опасаяся сшибки. Но Антилох, своротивши, направил коней звуконогих Мимо дороги и, близко держась, догонял Менелая. Царь Менелай устрашился и к Нестора сыну воскликнул: “Правишь без разума, Несторов сын! Удержи колесницу! Видишь, дорога тесна; впереди обгоняй, по широкой; Здесь лишь и мне и себе повредишь: колесницы сшибутся! ” Так говорил он; но Несторов сын обскакать горячился; Коней стрекалом колол, Менелая как будто не слыша. Сколько пространства, с плеча повергаемый, диск пробегает, Брошенный мужем младым, испытующим юную силу,– Столько вперед ускакал Антилох; кобылицы отстали Сына Атреева; их запускать и сам перестал он В страхе, что узкой дорогой бегущие кони столкнутся, Их колесницы, сшибясь, опрокинутся, и среди поля Сами слетят на прах, за победой риставшие оба. Гневный меж тем Несторида ругал Менелай светлокудрый: “Нет, Антилох, человека вреднее тебя зломышленьем! Мчись! недостойно тебя называют разумным ахейцы! Средством, однако ж, таким не получишь ты мзды без присяги! ” Так произнес он и громким голосом крикнул на коней: “Что у меня отстаете и что унываете, кони? Прежде пилосских коней истомятся колена и силы, Нежели ваши: давно их обоих покинула младость! ” Так восклицал,– и они, устрашася угроз властелина, Прытче пустились бежать и скоро передних догнали. Тою порою ахейцы, на площади сидя, смотрели Коней, которые по полю, пыль подымая, летели. Первый Идоменей распознал приближавшихся коней; Ибо сидел не в кругу, но высоко, на холме подзорном; Крик на коней колесничника он и далекий услышав, Мужа узнал и приметил коня в обгоняющей паре, Сильно отличного: весь багряногнедый, на челе лишь Признак имел он родимый, как месяц, и светлый и круглый. Идоменей приподнялся и так говорил к аргивянам: “Други любезные, ратей ахейских вожди и владыки! Я ли один примечаю коней, или видите все вы? Чьи-то другие, мне кажется, скачут передними кони? Кто-то другой и возница? Но те, кобылицы Эвмела, Чем-то задержаны в поле; а прежде они отличались; Первые, видел я сам, кобылицы мету обогнули; Ныне же видеть нигде не могу их, куда ни бросаю Вкруг по троянскому полю моих испытательных взоров. Верно, из рук Адметида бразды убежали; не мог он Бега сдержать у меты и коней повернул неудачно: Там он, быть может, упал, колесница его сокрушилась, И умчались с дороги его обуялые кони. Но подымитесь, друзья, и всмотритесь вы сами: быть может, Вижу не ясно, но кажется мне, что ристатель передний – Муж этолийский, воинственный царь ополчений аргосских, Сын конеборца Тидея, герой Диомед благородный”. Грубо ему отвечал быстроногий Аякс Оилеев: “Что наперед, Девкалион, болтаешь ты? Те ж кобылицы Всех впереди, звуконогие, по полю чистому скачут! Ты между нами, ахейцами, вовсе не младший годами! Очи твоей головы не острее других проницают! Но и всегда ты лишь праздно болтаешь! Тебе неприлично Здесь пустословить: и лучше тебя здесь присутствуют мужи! Те ж впереди кобылицы, которые были и прежде, Сына Адметова; сам он и едет и правит браздами”. Вспыхнувши гневом, Аяксу ответствовал Крита властитель: “Спорщик первейший, Аякс злоречивый! но в прочем последний Между ахейских мужей: человек необузданно грубый! Спорь, и положим в заклад умывальницу или треножник; Спора свидетелем мы изберем Агамемнона оба: Кони чьи впереди, ты узнаешь, заклад заплатив мне! ” Так говорил он,– и быстро поднялся Аякс Оилеев, Пышущий гневом, готовый ответствовать речью суровой. И зашла бы далеко меж ними обидная распря, Если бы сам Ахиллес не восстал, говоря воеводам: “Идоменей, Оилид, говорить перестаньте в народе Злые, обидные речи: вас недостойное дело! Сами осудите вы и других, начинающих то же. Сядьте, друзья, и на месте спокойно смотрите на коней; Скоро и сами они, распаленные жаждой победы, К нам принесутся; тогда вы без спора узнаете каждый, Чьи впереди и чьи позади между коней ахейских”. Он говорил,– как летящий к концу Диомед показался. Хлещет сплеча он бичом по коням: а дымящиесь кони Скачут высоко и с скоростью дивной летят по дороге; Брызги песка от копыт беспрерывные прыщут в возницу; Пышная оловом, златом нарядная вкруг колесница Быстро за бурными конями катится; след за собою Шины колесные, тяжкие медью, по тонкому праху Чуть оставляют: с такою горячностью кони летели! Стал среди круга ристатель торжественный; с пламенных коней Пот и от вый и от персей потоками лился на землю. Быстро на дол Диомед с колесницы сияющей прянул, Бич к ярму прислонил; и не медлил сподвижник героя, Сильный Сфенел: прибежал и с веселием взял он награду; Но служителям храбрым жену и треножник ушатый К куще представить велел он, а сам распрягал колесницу. После Тидида младой Антилох пригнал колесницу, Хитростью только, не скоростью, взявши перед у Атрида; Но Атрид от него не отстал на конях быстроногих; Близко летел, как от обода конь, в колесницу впряженный И во весь свой опор по полям властелина несущий; Хвост у него медноблещущей шины касается краем; Так он близко бежит и таким расстоянием малым Он отделен от колес, по широкому полю бегущий,– Столько же мало отстал от Нелеева славного внука Царь Менелай: на вержение диска сперва оставался; После он скоро догнал: возрастала в бегу беспрестанно Крепость и жар кобылицы Атридовой, пламенной Эфы, Так что, когда бы еще обоих продолжилось ристанье, Верно б, Атрид обскакал и победы не сделал бы спорной. Но Мерион, предводителя критян могучий сподвижник, Гнал, на полет копия от царя Менелая отставши: Медленны были его долгогривые критские кони; Мало искусен и сам управлять колесницей в ристаньях. Сын же Адмета явился последним, гоня пред собою Быстрых коней и прекрасную сзади влача колесницу. В жалость пришел, Адметида увидев, Пелид благородный; Встал, и к ахейским царям устремил он крылатые речи: “Первый ристатель последним гонит коней звуконогих! Но, аргивяне, дадим, как достойно, вторую награду Сыну Адмета; а первая следует сыну Тидея”. Так говорил,– и одобрили все Ахиллесово слово; Отдал бы он кобылицу, с согласия сонма, Эвмелу, Если б почтенного Нестора сын, Антилох, оскорбленный, Быстро не встал; справедливо герой возразил Ахиллесу: “Царь Ахиллес, огорчуся я жестоко, если исполнишь Слово твое! Награду отнять у меня побужден ты Тем, что постигла беда колесницу и коней Эвмела? И что возница он славный? Почто же богов всемогущих Он не молил: никогда не пришел бы возницей последним. Если Эвмела жалеешь и столько тебе он любезен,– Есть у тебя в кораблях изобильно и злата и меди; Есть и рабыни, и овцы, и твердокопытные кони: Выбрав из них, отличи ты его хоть и большей наградой После, и даже теперь, чтоб тебя похвалили данаи; Сей же из рук я не выдам,– а кто из ахеян желает, Пусть подойдет и со мной за нее рукопашно сразится! ” Так говорил; улыбнулся божественный внук Эакидов, Радуясь другом младым: Антилоха любил он, как друга. Юноше он отвечая, крылатую речь устремляет: “Требуешь ты, Антилох, чтоб из собственной сени другую Дал я награду Эвмелу: охотно и то я исполню. Дам ему латы, которые добыл я с Астеропея, Медные; их оконечность литая струн окружает Олова светлого; будет сей дар Эвмела достоин”. Так произнесши, Пелид повелел Автомедону другу Вынесть из кущи; и тот, устремившися, вынес и отдал В руки Адметова сына; и он их, радуясь, принял. Тут Менелай светлокудрый поднялся, душой огорченный, Жестоко гневный на сына Нелидова. Вестник Атридов Скиптр властелину представил, безмолвствовать знак аргивянам Подал; и стал говорить воинственник, богу подобный: “Что, Антилох, ты сделал, всегда рассудительным слывший? Славу мою помрачил и коней у меня ты расстроил, Хитростью взявший перед на конях, несравненно слабейших! Но рассудите, ахеян владыки и мужи совета, Нас обоих наравне рассудите вы, но без потворства. Пусть обо мне ни один меднобронный ахеец не скажет: – Царь Менелай, Антилоха одной пересиля неправдой, Юноши мздою, конем завладел: Менелаевы кони Были слабее, лишь сам он могучее властью и силой.– Слушайте, други; я сам рассужу, и меня, я надеюсь, В сонме не будет никто укорять: справедлив приговор мой. Несторов сын благородный, приближься сюда и, как должно, Стань пред своими конями; возьми, как следует, в руки Бич тот гибкий, с которым сегодня ристал, и бичом ты Коней касаясь, клянись Посидаоном, землю держащим, Что неумышленной хитростью ты мне запнул колесницу” Умный младой Антилох отвечал Менелаю Атриду: “Светлый Атрид, укротися; юноша я пред тобою. Ты, о царь Менелай, и летами и доблестью выше; Ведаешь, как легко в заблуждения младость впадает: Ум молодой опрометчив, короток рассудок незрелый. Сердце смягчи, Менелай; а награду мою, кобылицу, Сам я тебе отдаю; и когда б из моих достояний Боле чего ты потребовал, с радостью я и теперь же Выдал бы, нежели мне у тебя, питомец Кронида, Выйти из сердца навеки и быть пред богами виновным! ” Рек,– и, подведши коня, младой Несторид благородный В руки отдал Менелаю герою; и в персях Атрида Сердце растаяло с радости, словно роса по колосьям Зреющей нивы, когда цепенеют от зноя долины,– Так у тебя, Менелай, растаяло с радости сердце. К юноше он возгласил, устремляя крылатые речи: “Ныне я сам, невзирая на гнев мой, тебе уступаю, Несторов сын! Никогда безрассуден, ниже легкомыслен Ты не бывал: победила рассудок единая младость. После сего, Антилох, опасайся обманывать старших. Нет, не легко бы меня укротил другой из данаев; Но довольно терпел и довольно под Троею сделал Сам ты, и храбрый отец твой, и брат, за меня подвизаясь. К просьбе твоей снисхожу и награду мою, кобылицу, Я уступаю тебе: пускай и другие с тобою Помнят, что я никогда ни надмен, ни немилостив не был”. Так произнес – и коня Менелай Антилохову другу Отдал Ноемону; сам же избрал рукомойник блестящий. Злато, четвертую мзду, получил Мерион по заслуге, Коней четвертым пригнавши. Но пятая мзда оставалась, Круглый фиал двусторонный: его Ахиллес быстроногий, Сонмом данаев пронесши, Нестору подал, вещая: “Дар сей тебе, божественный старец! и ты сохрани сей Памятник грустный Патрокловых похорон: между живыми Больше его не увидишь! Тебе же награду победы Так я даю; ни в борьбу ты, Нелид, ни в кулачную битву, Верно, не вступишь; ни в меткой стрельбе ты, ни в легкости бега Спорить не будешь: тебя удручает тяжелая старость”. Рек – и фиал ему подал; и старец приял, веселяся; Быстрые речи крылатые он устремил к Ахиллесу: “Истину, сын, говоришь, и все ты разумно вещаешь. Члены мои ослабели; ни ноги, любезный, ни руки Так на моих раменах, как бывало, не движутся быстро. Если бы молод я был! и если бы силой блистал я Оных годов, как эпейцы в Вупрасе царю Амаринку Тризны творили, а дети царя предложили награды! Там не сравнился со мной ни один человек из эпеян, Даже из храбрых пилосцев и духом высоких этолян. Там я кулачною битвой бойца одолел Клитомеда; Трудной борьбою борца ниспроверг плевронийца Анкея; Ног быстротой превзошел знаменитого бегом Ификла; Дротиком двух победил: Полидора и мужа Филея. Только одними конями меня премогли Акториды; Но числом одолели, завидуя в сей мне победе; Ибо славнейшая всех за нее оставалась награда; Стали вдвоем на меня, и как первый лишь правил конями, Только лишь правил, другой их, гоня, бичевал без пощады. Прежде таков я бывал! Но теперь молодым оставляю Трудные подвиги славы; пора, пора уступить мне Старости скорбной: в чреду я свою блистал меж героев! Но продолжай и друга усопшего играми чествуй. Дар благодарно приемлю и радуюсь сердцем, что столько Помнишь меня ты, старца смиренного, что не забыл ты Честью приличной почтить и его пред народом ахейским. Боги тебе за сие воздадут воздаяньем желанным! ” Так произнес,– и Пелид сквозь великие сонмы ахеян Вновь возвратился, приветствие выслушав Нестора старца. Тут предложил он награды кулачного страшного боя: Выслав пред круг, привязал шестилетнего, сильного меска; Игом еще не смиренный, жесток для смирения был он. Меск – победителю мзда; побежденному – кубок двудонный. Стал наконец среди сонма и так говорил аргивянам: “Чада Атрея, и вы, меднолатные мужи ахейцы! Ныне подвижников двух призываем, которые сильны, Руки поднять на кулачную битву. Кому стреловержец Даст устоять и кого победителем все мы признаем, Тот к своему кораблю поведет терпеливого меска; Кубок же сей двоедонный боец побежденный получит”. Рек он,– и быстро восстал человек и огромный и мощный, Славный кулачный боец, Панопеева отрасль, Эпеос. Меска рукой жиловатой за гриву схватил и кричал он: “Выступи тот, кто намерен кубок унесть двоедонный. Меска ж, надеюся я, не отвяжет никто из ахеян, В битве кулачной победный: горжуся, боец я здесь первый! Будет того, что меж вами я воин не лучший,– что делать: Смертному в каждом деянии быть невозможно отличным. Что до битвы, объявляю при всех, и исполнено будет: Плоть до костей прошибу я и кости врагу изломаю. Пусть за моим сопротивником все попечители выйдут, Чтоб из битвы унесть укрощенного силой моею”. Так говорил он,– и все, онемевши, молчанье хранили. Богу подобный один Эвриал на него подымался, Внук скиптроносца Талая, сын Мекистея героя, Некогда в Фивы ходившего, к играм надгробным Эдипу, Падшему в оное время, и всех победившего кадмян. К битве его снаряжал Диомед, копьеборец могучий, Дружеской речью бодря и сердечно желая победы: Бросил он запон ему, и красиво кроенные после Подал ремни из степного вола, убитого силой. Так опоясавшись оба, выходят бойцы на средину. Разом один на другого могучие руки заносят, Сшиблись; смешалися быстро подвижников тяжкие руки. Стук кулаков раздается по челюстям; пот по их телу Льется ручьями; как вдруг приподнялся могучий Эпеос, Резко врага оглянувшегось грянул в лицо,– и не мог он Больше стоять; подломившися, рухнулись крепкие члены. Словно с порывом Бореевым прядает рыба из моря На берег мшистый и вдруг покрывается мутной волною,– Так пораженный упал Эвриал. Добродушный Эпеос За руку поднял его; а усердные други, представши, С поприща в стан повели, по земле волочащего ноги, Кровь извергавшего ртом и бросавшего голову набок. В омрак он впал; и его меж своими друзья посадивши, Сами пошли и на поприще подняли кубок двудонный. Сын же Пелеев немедленно новые, третьи, награды Выставил сонму, награды борьбы, изнурительной силам: Мздой победителю вынес огонный треножник, огромный, Медный,– в двенадцать волов оценили его аргивяне; Мздой побежденному он рукодельницу юную вывел, Пленную деву,– в четыре вола и ее оценили. Стал наконец перед сонмом и так говорил аргивянам: “Встаньте, которым угодно и сей еще подвиг изведать!” Он произнес,– и немедленно встал Теламонид великий; Встал и герой Одиссей, вымышлятель хитростей умный. Чресла свои опоясав, борцы на средину выходят; Крепко руками они под бока подхватили друг друга, Словно стропила, которые в кровле высокого дома Умный строитель смыкает, в отпору насильственных ветров. Сильно хребты захрустели, могучестью стиснутых рук их. Круто влекомые; крупный пот заструился по телу; Частые полосы вкруг по бокам и хребтам их широким Вышли багровые; с ревностью в гордых сердцах одинакой Оба алкали они и победы, и славной награды. Долго ни царь Одиссей не смогал опрокинуть Аякса, Ни Аякс не смогал одолеть Одиссеевой силы. И когда, уж соскучив, ахеян сыны зароптали, Вскрикнул к царю Одиссею великий Аякс Теламонид: “Сын благородный Лаэртов, герой Одиссей многоумный, Ты подымай, или я подыму; а решит Олимпиец!” Так произнес и поднял; Одиссей не забыл ухищренья: Вдруг в подколенок ударил пятой и подшиб ему ноги, Навзничь его опрокинул; но сам он Аяксу на перси Пал. Удивился народ, изумилися все аргивяне. После пытал и Аякса поднять Одиссей терпеливый; Вновь обхватил и лишь несколько сдвинул с земли, но не поднял: Ноги его подогнулись, и на землю рухнулись оба; Пали один близ другого и прахом покрылися темным. Встали, и в третий бы раз устремились подвижники спорить, Если бы сам Ахиллес не воздвигнулся; он удержал их: “Кончите вашу борьбу и трудом не томитесь жестоким. Ваша победа равна; и, награды вы равные взявши, С поля сойдите: пускай и другие в подвиги вступят”. Рек,– и, почтительно выслушав, оба они покорились: С полн сошли и, от праха очистясь, надели хитоны. Сын же Пелеев другие за бег предлагает награды: Первая – сребряный, пышный сосуд, шестимерная чаша, Чудной своей красотой помрачавшая в целой вселенной Славные чаши, сидонян искусных изящное дело. Мужи ее финикийцы, по мглистому плавая понту, В Лемнос продать привезли, но как дар предложили Фоасу; Царь же Эвней Язонид, выкупая Приамова сына, Падшего в плен Ликаона, отдал Менетиду Патроклу. Царь Ахиллес и ту чашу выставил, чествуя друга, Мздою тому, что быстрейшим окажется в беге ногами; Мздою второму – тельца откормленного, тяжкого туком; Но последнему золота он полталанта назначил. Стал наконец среди сонма и так говорил аргивянам: “Встаньте, которым угодно и сей еще подвиг изведать! ” Рек, – и немедленно встал Оилеев Аякс быстроногий; Встал Одиссей многоумный, и Несторов сын знаменитый Встал Антилох: побеждал он юношей всех быстротою. Стали порядком; Пелид указал им далекую мету. Бег их сперва от черты начинался; и первый всех дальше Быстрый умчался Аякс; но за ним Одиссей знаменитый Близко бежал, как у женщины ткущей с пряжею ходит Цевка у персей, которую ловко руками бросает, Нить за уток пропуская, и близко пред персями держит,– Так Одиссей за Аяксом близко бежал; беспрестанно Следом в следы ударял он, прежде чем прах с них ссыпался, И дыханье свое изливал на главу Оилида, Быстро и ровно бежа; восклицали кругом аргивяне, Жажду его победить в ревновавшем еще умножая. Но когда приближались к концу уже бега, взмолился В сердце герой Одиссей светлоокий Палладе богине: “Дочь Эгиоха, услышь! убыстри, милосердая, ноги!” Так он, молясь, произнес,– и услышала дочь Эгиоха; Члены ему сотворила легкими, ноги и руки. И уже добегали, чтоб только им прянуть к награде,– Вдруг на бегу поскользнулся Аякс: повредила Афина – В влажный ступил он помет, из волов убиенных разлитый, Коих Патроклу в честь закалал Пелейон благородный; Тельчим пометом наполнились ноздри и рот у Аякса. Чашу, награду свою, подхватил Одиссей терпеливый, Первый примчась; а вола захватил Оилид знаменитый; Стал и, рукою держася за роги вола полевого, Он выплевывал кал и так говорил аргивянам: “Дочь громовержца, друзья, повредила мне ноги, Афина! Вечно, как матерь, она Одиссею на помощь приходит! ” Так произнес он,– и смех по собранью веселый раздался. Несторов сын получил последнюю бега награду; Взял и к ахейским мужам, улыбаяся, так говорил он: “Знающим всем говорю вам, друзья, что всегда, как и ныне, Боги бессмертные чествуют смертных, старейших летами. Сын Оилеев меня годами немногими старше; Сей же из прежнего рода, от прежнего племени отрасль; Но зелена, говорят, Одисеева старость; и трудно В беге с ним спорить ахейским героям, кроме Ахиллеса”. Так говорил, прославляя Пелеева быстрого сына. Но Ахиллес немедленно сам отвечал Антилоху: “Друг Антилох! твоя похвала не бесплодною будет: Злата к награде твоей полталанта еще прибавляю”. Так произнес – и вручил; и юноша, радуясь, принял. Тут Ахиллес быстроногий, копье длиннотенное взявши, Вынес на поприще, вынес и щит, и шелом светозарный, Весь Сарпедонов доспех, с пораженного взятый Патроклом. Стал наконец перед сонмом и так говорил аргивянам: “Ныне подвижников двух вызываем, отлично могучих, В бранный облекшись доспех, ополчившись пронзительной медью, Выйти один на один и измерить их мощь пред народом. Кто у другого скорее пронзит благородное тело И сквозь доспехи коснется и членов и крови багряной, Тот победитель,– тому подарю я сей нож среброгвоздный, Славный, фракийский, который похитил я с Астеропея; Что до оружий, подвижники оба их вместе получат; Вместе под сенью моей и блистательный пир им устрою”. Так говорил,– и поднялся великий Аякс Теламонид; Быстро по нем и Тидид восстал, Диомед нестрашимый. Скоро, в концах отдаленных народной толпы ополчася, Оба они на средину выходят, пылая сразиться; Грозно друг на друга смотрят; страх обымает ахеян. Быстро сошедшись, они, устремленные друг против друга, Трижды бросались и врукопашь трижды оружием сшиблись. Сын Теламонов копье сопротивнику в щит круговидный Вбил, но тела не тронул: оно защищалося броней. Сын же Тидеев поверх семикожного круга щитного Вые Аякса грозил беспрестанно сверкающим жалом. Все, трепеща за Аякса, вскричали ахейские мужи, Бой прекратить и равные ваять им велели награды. Но Ахиллес Диомеда ножом наградил среброгвоздным, Вместе с ножнами его и с ремнем красиво кроенным. Тут Ахиллес предложил им круг самородный железа; Прежде метала его Этионова крепкая сила; Но когда Этиона убил Ахиллес градоборец, Круг на своих кораблях он с другими корыстями вывез. Стал наконец он пред сонмом и так говорил аргивянам: “Встаньте, которым угодно и сей еще подвиг изведать! Сколько бы кто ни имел и далеких полей и широких,– На пять круглых годов и тому на потребы достанет Глыбы такой; у него никогда оскуделый в железе В град не пойдет ни оратай, ни пастырь, но дома добудет”. Так говорил он, – и встал Полипет, бранодышащий воин; Встала и грозная мощь Леонтея, подобного богу; Встал и Аякс Теламонид, и сильный Эпеос огромный. Стали порядком; и первый тот круг подымает Эпеос; Долго махал он и бросил; и хохот раздался по сонму. После поверг Леонтей, благородная отрасль Арея; Третий, сын Теламонов, схвативши железную тягость, Бросил могучей рукой, и за знаки он всех перекинул. Но, когда тот круг подхватил Полипет браноносный, Так далеко, как пастух свой закривленный посох бросает, Он же вертится кругом и летит через тельчее стадо,– Так далеко перекинул за круг он; вскричали данаи. Быстро толпой набежавши, друзья Полипета героя Радостно к черным судам понесли награду владыки. Сын же Пелеев для лучников темное вынес железо: Десять секир двуострых и десять простых им наградой. Выставил целью стрельбы – корабля черноносого мачту В дальнем конце, на песке; а на самой вершине голубку За ногу тонким снуром привязал; и по птице велел он Метить стрелкам: “Который уметит по робкой голубке, Все топоры двуострые в сень понесет победитель; Кто же улучит по снуру одному, не уметивши птицы, Тот, как стрелок побежденный, секиры простые получит”. Так говорил,– и восстало могущество Тевкра владыки; Встал и герой Мерион, повелителя критян сподвижник. Бросили жребии в медный шелом, сотрясли их, и Тевкру Вылетел первому жребий стрелять; и немедля стрелу он С страшною силой послал, но не сделал обета владыке Фебу в жертву принесть первородных овнов гекатомбу. В птицу герой не попал: воспрепятствовал Феб раздраженный; В снур близ ноги он уметил, которым привязана птица: Привязь у самой ноги пересекла стрела; встрепенулась, К небу взвилась голубица свободная; привязь по ветру На землю вся опустилася; громко вскричали данаи. Быстро тогда Мерион у печального Тевкра из длани Выхватил лук, а стрелу наготове держал, чтоб направить; В сердце обет сотворил метателю стрел Аполлону Первенцев агнцев ему в благодарность принесть гекатомбу; И, высоко под облаком робкую птицу завидев, Быстро кружащуюсь, в бок под крыло угодил он стрелою: Вверх сквозь крыло пролетела стрела и, обратно на землю Пав, пред ногой Мериона вонзилася в дол; а голубка, С выси лазурной на мачту спустясь черноносого судна, Выю к груди преклонила, густые развесила крылья, Быстро из персей дух испустила и с мачты далеко Пала на прах; удивился народ и кругом изумлялся. Все топоры двуострые взял Мерион победитель; Тевкр, побежденный, простые понес к кораблям мореходным. Сын же Пелеев огромный дрот и сосуд рукомойный, Чистый, в огне не бывалый, ценою в вола, расцвеченный, Вынес пред сонм; и восстали могучие два копьеборца: Первый пространнодержавный восстал Атрейон Агамемнон, После герой Мерион, предводителя критян сподвижник; Но, между храбрыми став, говорил Ахиллес благородный: “Царь Агамемнон, мы ведаем, сколько ты всех превосходишь, Сколько и мощью твоей и метанием копий отличен. Но прими ты награду и с нею, Атрид, возвратися К быстрым судам; а копье отдадим Мериону герою, Если твоей то приятно душе; но так бы я думал”. Рек,– и ему не противился сын скиптроносный Атрея. Дрот Ахиллес Мериону вручил; а герой Агамемнон В руки Талфибия вестника пышную отдал награду.